Легенда Лукоморья - Страница 63

– Поздно, – глухо сказал Кузьма за моей спиной.

Я обернулась и дрогнула. Отовсюду – сзади, с боков – на нас плотным забором, без единого зазора между стволами, наступали ожившие деревья. У самых близких к нам были видны дупла, похожие на раскрытые в плаче рты, и из них доносились эти безысходные, отчаянные стоны.

– Что вам нужно? – закричала я, и деревья неожиданно замерли, словно наткнулись на невидимую преграду. Но только на мгновение. А потом они расступились, и на полянку, переваливаясь на корнях, как осьминог, выполз пенек. Казалось, неумелый резчик по дереву пытался придать ему человеческий облик. И теперь на месте глаз зияли гнилые провалы, обструганный сучок напоминал вздернутый нос, узкая щель рта была прорезана в коре словно кинжалом. По бокам, как антенны, торчали две поганки.

Мы, сбившись в кучу, молча разглядывали эту пародию на человека. Вдруг нос-сучок дернулся, будто принюхиваясь, а щель рта задвигалась, и из нее, словно монетки, которые бросают в игровой автомат, посыпались слова:

– Люди. Двое. Хорошо. Начнем!

– Что начнем? – На этот раз сдали нервы у Кузьмы, и его тонкий голос пилой разрезал сгустившийся воздух.

– Возрождение, возрождение, возрождение, – зашептали деревья на разные голоса. Были здесь и грозный мужской бас, и тоненький голос ребенка, и нежный девичий голос. И вот уже показалось, что кряжистый дуб когда-то был коренастым увальнем, побег ели – кучерявым мальчуганом, а гибкая ива – красавицей-невестой. В ветвях чудились руки, в листьях – локоны волос, в коре – контуры глаз и бровей.

– Возрождение, – изрек пенек и неуклюже двинулся к нам.

– Да кто вы такие? – выкрикнула я.

– Я-на, – промычал кот, путаясь у меня в ногах, – не хочу тебя пугать, но, кажется, это деревья-призраки.

– Брешешь, – побелев, выдохнул Кузьма. – Это все выдумки. Нет никаких призраков!

– Мы лю-уди! – провыл лес, качнув кроны окруживших нас деревьев.

Этот нечеловеческий вой ледяной клешней схватил сердце, и мне стало нечем дышать.

– Да что же это, – растерянно причитал Кузьма, беспомощно озираясь по сторонам. – Не может быть, быть того не может.

– Варфоломей, что все это значит? – взвизгнула я, отшатнувшись от гибкой ветви-плети, полоснувшей меня по лицу.

– Говорят, что души людей, погибших в лесу, не нашли упокоения и стали деревьями в заколдованном лесу, – тревожно промяукал кот. – И если кто из людей попадет в этот лес, то живым уже не уйдет – превратится в дерево. А душа одного из деревьев-призраков возродится, и он вновь станет человеком и сможет вернуться в свой дом.

Теперь уже деревья были совсем близко, тянули к нам ветви, стремились прижаться листьями, ощупать, опутать, не дать уйти. Пенек медленно кружил вокруг нас, казалось, только он один сдерживает натиск деревьев. Но стоит ему дать команду, как они тут же сомкнут смертельные объятия, раздавят, сломают, выжмут из нас жизнь до последней капли крови.

– Кузьма! – Я тряхнула осоловевшего мальчишку за плечи. – Мы им не сдадимся, слышишь!

В глазах паренька через край плескалось отчаяние: поняв, что преимущество в силе и числе на стороне деревьев он сразу сдался и теперь ждал неотвратимой гибели.

– Кузьма! – рявкнула я и саданула его кулаком по лицу.

Боль и кровь привели мальчишку в чувство. Он мигом подобрался и бросился на меня.

– Вот и хорошо, вот и молодец! – Я увернулась от его кулаков. – А теперь оглянись и быстро соображай, как нам спастись. У тебя случайно нет с собой топора?

– Зачем это?

– Дурень! Деревья боятся топора и пилы. Мы бы их тут сейчас в щепки покрошили.

– У меня только нож.

– Да, ножом ты только вырежешь: «Здесь был Кузя».

– Чего? – не понял Кузьма.

– Вытаскивай свой нож и постарайся срезать побольше веток, вонзай его в кору, вдруг их это остановит. Может, у них есть какое-то уязвимое место.

Кузя взмахнул острием, и на землю упало несколько веток. По ушам ударил пронзительный стон. Пенек, накручивающий круги вокруг нас, бросился к Кузьме и сбил с ног. Я кинулась Кузе на выручку и крикнула:

– Хватай пень с другой стороны!

Судя по всему, пень здесь – главный, а значит, захватив его в заложники, можно попробовать договориться с остальными.

Кузьма подхватил пень за корни со своей стороны, я – со своей. Пень верещал, брыкался, царапался, но нам все-таки удалось поднять его. Ох и тяжелый, зараза! Даром что трухлявый!

– Теперь что? – пропыхтел Кузьма, едва удерживая корявого пленника.

– Теперь бы размахнуться… как следует… да бросить его… в болото, – пропыхтела в ответ я.

Тут пенек умудрился подскочить вверх, в прыжке развернулся, ударил Кузьму корнями в грудь, а меня ткнул сучком-носом в шею, пробороздив кожу до крови. Разжав руки, мы с напарником разлетелись в разные стороны, и нас тут же накрыли ветви ближайших деревьев.

Ветки и листья ощупывали лицо и тело, спутывали волосы, пробирались под одежду, обдирали кожу, забивали нос и рот, не давая дышать. Это был конец. Перед глазами колыхались листья, в ушах шумел ветер, ноги врастали в землю. Я уже чувствовала, как высыхает кожа, превращаясь в кору, как зудят руки, и через кожу пробиваются почки-листья, по жилам бежит березовый сок, а пряди волос становятся пушистыми сережками. Но тут что-то тяжелое разбило мою коленку, и что-то мягкое и живое прижалось к ногам.

– Я-на, Я-на, очнись! – раздался оглушительный вопль. – Возьми это, действуй!

Слабой рукой я нащупала кожаный мешочек с какими-то железками внутри, больно поранившими колено. Дернула завязки – на ладонь выпали два странных кусочка металла и обрывок веревки, но разглядеть их толком я не успела – выронила из пальцев, сделавшихся деревянными.